 АбаканНад гостиницей метели, Хлеб над водкою в стакане, Грется ветер лезет в щели. Гиблый край с дырявым небом (Бог, не дай Сибирь обидеть),- Он же здесь ни разу не был, Как он мог это увидеть? В том летящем облаке - Рты в собачьем окрике? Как в московском дворике, Слышал каждый слог? Как сквозь общее "Ура!" Слышал вздохи опера? Но не мог марать пера,- А вполне бы мог. Он слова уже не путал И тем более не прятал, Когда нас осенним утром Принимали в октябрята. Мне б услышать, что он порет Той счастливою порою, Я бы с ним не стал и спорить, А теперь сижу и вою Здесь в глухой Хакассии- В кухне ли, в трассе ли Квасят, как и квасили, Да не за упокой Тех, кто пел и знал зачем, Кто в сугробе тающем На парижском кладбище Мокнет как чужой. Что же мы теперь имеем - Ядовитыми полями Вдоль дороги до идеи Виселицы фонарями, Щит прибит о перестройке К полусгнившему бараку, И оттаяли помойки В помощь выжившим собакам. Облаком ли, "Гамлетом" Кто откроет дали нам, Ирода ли Сталина Нас придавит груз? Кто душой ли оком ли Разглядит порока лик, Деспота пророка ли Нам пошлет Иисус??! 
АвгустЖелтый язвительный цвет, А я размышлял о предательстве Той, что со мной уже нет. День улыбался растерянно, Тот, что принес эту весть. Но ничего не потеряно, Все получилось, как есть. Не копи печали про запас - Разве угадаешь, что для нас Приготовил наступивший день Или день завтрашний. Всем известно, только ты не знал, Что давно началом всех начал Числится во всех пророчествах Одиночество. Август рассказывал шепотом Гадости мне про нее, А я целый день пел, как Штоколов, Шляясь под теплым дождем. Я этой сладкой свободою Горький запил порошок И думал, любуясь погодою: "Было бы ей хорошо". Не копи печали про запас - Разве угадаешь, что для нас Приготовил наступивший день Или день завтрашний. Всем известно, только ты не знал, Что давно началом всех начал Числится во всех пророчествах Одиночество. Август макушки еловые Ветром лиловым своим Гладил, как детские головы, И я позавидовал им. Мне показалось расшибся я В солнца закатного цвет, Но оказалось ошибся я - Это был сон и рассвет. Не копи печали про запас - Разве угадаешь, что для нас Приготовил наступивший день Или день завтрашний. И выходит, кто-то всем наврал, Что давно началом всех начал Числится во всех пророчествах Одиночество.
Авиаторлегкий штиль в суете городской. Можно снова летать до утра над притихшею летней Москвой. Не понятен, и прост мой порог, постою у окна, помолюсь. Допивая сиреневый смог, город включит созвездие люстр. И оттолкнувшись от оконного креста, как тень листа, я стану легок. И словно съежится, уменьшится, растерянно отстав, Квадрат двора о стаей высохших пеленок. Вот и снова грибная пора - легкий штиль в суете городской. Можно снова летать до утра над притихшею летней Москвой. И понятен, и прост мой порог, постою у окна, помолюсь. Допивая сиреневый смог, город включит созвездие люстр. И оттолкнувшись от оконного креста, как тень листа, я стану легок. И словно съежится, уменьшится, растерянно отстав, Квадрат двора о стаей высохших пеленок. А потом я продолжу полет, над рекой, над Таганкой-вдовой. Как большое трюмо, небоскреб, отражать будет свет золотой. Я круги буду в небе писать, и на стеклах плясать, как на льду. Я тебя буду всюду искать, и, наверно, опять не найду. Я никогда тебя не видел, никогда, но лишь тогда, когда найдешься. На гулкой улочке пустой, тебя узнаю без труда, И ты меня увидев в небе, улыбнешься. И вот так, бесконечно давно, я кружу и кружу над Москвой. Я как-будто снимаюсь в кино, про случайную встречу с тобой. И возвратившись, долго я еще не сплю. ижу и пью, а лето тает. Пускай стучатся в мой ангар, я никому не отворю. В нетрезвом виде авиаторы не летают.
А казалось бы - проще простогоПерестать, ожидая, листать Подвернувшийся томик Толстого, И залечь отсыпаться и спать, И не видеть во сне никакого И намёка на чай по утрам, А казалось бы - проще простого Никогда и не встретиться нам. Никогда, никогда, никогда... А казалось бы - проще простого, Всё без слога сложить в никогда, И увидеть обычное слово, И промолвить его без труда, И держаться при встречах лишь строго, Или холодно и высоко, А казалось бы - проще простого, Повстречавшись, расстаться легко. А казалось бы - проще простого Охладиться за год или два, И уже принимать, как чужого, И не помнить из песен слова, И не плакать, беря до Ростова На ближайшие сутки билет, А казалось бы - проще простого Позабыть всё с течением лет.
В осеннем парке городском...Вальсирует листва берез, А мы лежим перед броском, Нас листопад почти занес. Занес скамейки и столы, Занес пруда бесшумный плес, Занес холодные стволы И бревна пулеметных гнезд. А на затвор легла роса, И грезится веселый май, И хочется закрыть глаза, Но ты глаза не закрывай. "Не закрывай!" - кричат грачи, - Там сквозь березовый конвой Ползет лавина "саранчи" На город за твоей спиной! И ахнет роща, накренясь, Сорвутся птицы в черный дым, Сержант лицом уткнется в грязь - А он таким был молодым... И руки обжигает ствол. Ну сколько можно лить свинец !!! Взвод ни на пядь не отошел, И вот он, вот уже конец... Развозят пушки на тросах, Все говорят: "Вставай, вставай!" И хочется закрыть глаза, Но ты глаза не закрывай. "Не закрывай, - кричат грачи, - Ты слышишь, потерпи, родной. И над тобой стоят врачи, И кто-то говорит: "Живой". В осеннем парке городском Вальсирует листва берез. А мы лежим упав ничком, Нас листопад почти занес... Нас листопад почти занес... В осеннем парке городском Вальсирует листва берез. А мы лежим упав ничком В осеннем парке городском...
В тёмной комнате свет пробежал по стене...Чей-то рай легковой катится... Ах, как на крыше в рубашке, прилипшей к спине, Хорошо в летний дождь плачется. Не пристанет никто: "Что с тобой? Что с тобой?" И не надо в ответ думать, И сглотнув горький ком с дождевою водой, Можно с крыши на все плюнуть. Можно в скользкий наклон, задыхаясь стучать, Можно пятками жесть выгнуть. И в простуженный гром дрянь любую кричать, А потом взять да вниз прыгнуть. И ничем не помочь. Что словами сорить, Когда сам весь в долгах тоже. Что не дожил, не прочь я тебе подарить - Да другим эту жизнь должен. В темной комнате свет пробежал по стене - Чей-то рай легковой катится... Ах, как на крыше в рубашке прилипшей к спине, Хорошо в летний дождь плачется.
Вечная историяИ каждому понятно из этой маеты - Обычно не выходит не тортик и не пряник, Дай Бог, чтоб все утихло и не стряслось беды. Тем более, что оба давно уж не свободны - И он - всегда в разъездах, она - всегда с другим. А наставленья мамы здесь вовсе не пригодны - Закон стихийных бедствий пока не объясним. Причем большие чувства не в радость, если дети, Гуляние с собакой, и все труднее врать. Зачем они приходят - никто вам не ответит, Но все уже случилось, и что теперь гадать. =&t; Итак, он спал на льдинах, она в Москве играла, С подружкой выпивала, которая поет, Но все это лишь краем, а в целом - ожидала, И не было другого занятья у нее. А он все ждал, что Север, разлука и морозы Забелят ненормальных желаний карнавал, - Нет - прямо с самолета он покупал ей розы И мчался на спектакль, хотя бы на финал. А чем все завершилось мы, видно, не узнаем Ни из моих фантазий, ни от каких старух. Но Эрих Фромм заметил: "Nur n or sn", И видно так и вышло у них - одно из двух. И на Цветном бульваре, бессовестно целуясь, Они встречаться стали все реже, а потом Лишь изредка звонили, по-прежнему волнуясь, Чтоб кто-то не услышал о ней или о нем. Финал: А дальше все по кругу - развод в суде районном И неотложка - маме, и поиски жилья. Потом опять, на время, покой в быту законном, Гуляние с собакой и крепкая семья. Потом - гастроли в Ялте, купание ночами И встречи с гитаристом одним из Трускавца, Подружкина квартира. История с ключами. Полярника догадки. И это без конца. Вечная история - Банк-Империал!
Волшебный домНа листе - дома бумажные, Есть дома, в которых люди Проживают много лет. И хотите, не хотите ли, Есть казармы и вытрезвители, Есть аптеки и есть театры, Где показывают балет. Но есть такие дома волшебные, Особо важные для людей, Где побывали мы все, наверное, Где получают отцы детей. Там на всю жизнь называют Герой, Или Сережей, или Петром. И потому в жизни самый первый И самый главный - родильный дом. Есть избушки деревянные, Небоскребы есть стеклянные, Есть дворцы, в которых пусто, И отели, где уют. Бани есть и министерства, Институт, где лечат сердце, Помещенья для капусты, - Но детей там не дают. Но есть такие дома волшебные, Особо важные для людей, Где побывали мы все, наверное, Где получают отцы детей. Там на всю жизнь называют Верой, Или Мариной, или Петром. И потому в жизни самый первый И самый главный - родильный дом.
ВоскресеньеНа прощанье кивнув проводнице, Оживятся вокзальные птицы, По походке узнав - это он. Сколько раз через этот вокзал Он опять к суете возвращался, Сколько раз там же шумно прощался И в вечерних огнях отбывал. Но сегодня никто нас не ждет, В лужах лед и пока не светает, И никто на планете не знает, Где он нынче гостит и живет. В стылой бане затопим мы печь И, болтая, налепим пельмени, И земля свою скорость изменит, Не давая событиям течь. Из окна - лес, за лесом поле, Падает снег на озерную гладь И еле слышен звон колоколен, И воскресение, и благодать. И от белых березовых дров Станет каменка жаром томиться, И попробуй поверь, что не снится мне Спокойная вязь его слов. Как же вышло, что не довелось? Мы ни разу вот так не сидели И не пили, и песен не пели, Но сегодня все вдруг удалось. И подойдут наши пельмени, Он все расспросит - кто да чего, А со двора стылая темень Будет глядеть в наше окно. И, прощаясь, он двери толкнет, Разомлевший от пара и водки, И пойдет потихонечку к лодке, И домой между звезд поплывет. А я останусь стоять на ветру - Босиком в белоснежном исподнем, Я поехал бы с ним, хоть сегодня, Но, наверно, пока не могу. Вот и все. А кому рассказать - Как в психушке примерить рубашку, Два стакана и дверь нараспашку, И опять воскресения ждать... Из окна - лес, за лесом поле, Падает снег на озерную гладь. И еле слышен звон колоколен И воскресение, и благодать.
Вот она граница...Мнимая черта. Может, что случится, А, может, ни черта. Наше судно волочится. Скука, Боже мой. И ночами мне не спится, Хочется домой. Нам бы всё уехать В дальние края, Нам бы всё изведать, Пересечь моря. Вырываемся, как птицы, Брызги за кормой, А ночами нам не спится - Хочется домой. Вроде, за кордоном Всё совсем не так: Всякие бароны, Pls, кофе натощак... А посмотришь - люди те же, Любят и живут, Только пью, пожалуй, реже - В этом отстают. За окном синеют В дымке города. У меня густеют Кровь и борода. Чудеса архитектуры Поражают нас. Ну, а бабы?! Бабы - ... В общем, как у нас. Мне бы восхищаться Цепью городов, Мне бы удивляться Высоте мостов. Только в мыслях снег искрится, Лес да мы с тобой И ночами нам не спится - Хочется домой...
Вот тебе и раз - выпал снег...Радуется глаз белизне. Лейкопластырь бел на окне - Утро, вроде бы. И, вроде, благодать и покой, А я не слышу голос ни свой, Ни бесколокольно-немой Нашей Родины. Так начинаются сказки и войны - С хлопьев, летящих на землю свинцом. И, непременно, с началом пристойным, Но, неизменно, с печальным концом. Вот тебе и раз - сорок зим Стали днем холодным одним. На него в окошко глядим, Словно отняли. И крутятся без нас дележи, И мы куда-то, вроде, бежим, А на самом деле - лежим Все на отмели. И не заметно просвета ни сзади, Ни впереди, да и барина нет. Ждем, что вернется и всех нас посадит, Вот и начнется любовь да совет. Вот тебе и раз - выпал снег, На чернила черные рек, Как после амнистии зек, Преждевременный. И все, в который раз, в дураках, И народ глядит в облака, Мыслью ни одною пока Не беременный. Но превращения не происходит - Скучно и глупо кончается век. Но, слава Богу, пока что приходят Песенки в гости без спросу, как снег.
Давай с тобой поговорим...Прости, не знаю как зовут, Но открывается другим Все то, что близким берегут. Ты скажешь: "Все наоборот, Согласно логике вещей", Но это редкий поворот, А может нет его вообще. Ты помнишь, верили всерьез Во все, что ветер принесет. Сейчас же - хочется до слез. А вот не верится - и все. И пусть в нас будничная хмарь Не утомит желанья жить, Но праздниками календарь Уже не трогает души. По новому, по новому торопит кто-то жизнь, Но все ж, дай Бог, по старому нам чем-то дорожить. Бегут колеса по степи, отстукивая степ. Гляди в окошко, не гляди, а всё едино - степь. Гляди в окошко, не гляди... Ты только мне не говори Про невезенье всякий вздор. И степь напрасно не брани За бесконечность и простор. Давай с тобой поговорим, Быть может, всё еще придет... Ведь кто-то же сейчас не спит, Ведь кто-то этот поезд ждет. Сквозь вечер, выкрашенный в темно-синюю пастель, Несет плацкартную постель вагон, как колыбель. иреневый струится дым с плывущих мимо крыш... Давай с тобой поговорим. Да ты, приятель... спишь.
Двадцать второе июняИ ей не стать моложе... Смотреть устали фонари В проулки без прохожих. С ложбин тумана молоко Спокойно выпьет утро. Хоть едем мы недалеко, Хоть едем мы недалеко, Тревожно почему-то. Вот-вот расхнычется роса, Грозя с листа сорваться. Растёт восхода полоса И страшно расставаться. Как будто занесли кистень Над миром и покоем. Сегодня будет тёплый день, Сегодня будет тёплый день - Июнь, двадцать второе...
До свидания, ребятаКогда с короткой стрижкой к нам во двор Вбежал Валерка с рюкзаком поношенным И прикрепил повестку на забор. Врывался ветер майский в окна, в двери ли - Какой уж тут военкомат?! И вот Мы все читали и глазам не верили - Срывался летний парусный поход. До свидания, ребята, до свидания. Вслед нам смотрят окна старого двора. До несбывшегося первого свидания, До не спетой песни у костра. А через час мы все сидели в комнате, Причёсанные к случаю слегка, И все бокалы до краёв наполнила Прощальная Валеркина тоска. А вдоль дороги тополя зелёные Нас обжигали свежестью своей. И помню я его глаза влюблённые, И было платье белое на ней. До свидания, ребята, до свидания. Вслед нам смотрят окна старого двора. До несбывшегося первого свидания, До не спетой песни у костра. И дёрнулись вагоны как в вагоне, И застучали капли по стеклу, И провожающие люди на перроне Качнулись, словно в танце на балу. Наступит лето, осень золочёная, Колючий март и вешняя гроза, Но не забудет он глаза зелёные, Печальные до ужаса глаза...
Домик на юге Германии...Сон, обывательский бред. Если б я знал все заранее, Я не поверил бы, нет. В окна струится безликая Синь с непроснувшихся Альп, Ходики в сумраке тикают, Домик неся сквозь февраль. Выйду в холод бездомный, Дверь прикрою, Жар щеки полусонной Взяв с собою. Иней колокол сбросит, Тишь поранит, Хрипло будто бы спросит: - Кто ты, странник? И, заплутаю в обмане я, Сам не желая того. Не рассказать мне, Германия, Вам про себя самого. Сколько пытался, да где уж там, Если так долго меня Помнит немецкая девушка. И все не может понять. Как же мне не скитаться, Друг мой милый? Где на то, чтоб остаться Взять мне силы? Стынь дорожную тронет Лучик ранений, Словно тихо проронит: - Здравствуй, странник. И зашагаю я без надежд, В лужах ломая хрусталь. И ничего не поделаешь, Как бы мне не было жаль. Старая улочка ранняя, Девушка, велосипед... Город на юге Германии, Только меня уже нет. Иней колокол сбросит, Тишь поранит, Хрипло будто бы спросит: - Где ты, странник? Где ты? Где ты?
ДорогаИ качает грузовик наш и трясет, Из груди никак не выскочит тоска И обидой по щекам не потечет. Скоро станет на полях темным-темно, Можно будет огоньки пересчитать. Те, что воткнуты, как свечки в горизонт, Словно в церкви, чтоб кого-то отпевать. Двенадцать писем под полой - мое сокровище. Я этой памяти хозяин и слуга. Двенадцать месяцев читаю, а чего еще, Когда хандра привычна и долга? Слава Богу, что хоть было и вот так На листочках синей пастой запеклось, Что возможно на заснеженных верстах Сочинять, что в самом деле не сбылось. Степь закатным серпантином осыпать, Добавлять лиловых сумерек на снег До тех пор, пока не стану засыпать, Продолжая вспоминать тебя во сне. И ты возникаешь, как ночной звонок межгорода. Я помню свет, когда ты в дом вошла. И я был с ного до головы облит тем золотом, Да позолота вся со временем сошла. Вот и еду, и печаль невелика, Что глаза мои слезятся на ветру. Только дату на борту грузовика Я сквозь изморозь никак не разберу. То ли год, когда вернусь издалека, То ли месяц, тот, что встречей наградит, То ли день, когда глубокая река Бесконечную дорогу преградит.
Дует ветерТолько боль он не остудит, эта боль не пройдет. Может время залижет ее как река, но пока Мне без Вас жить не стоит. Может время залижет ее как река, но пока Мне без Вас жить не стоит. Разлучили, как детей нас развели по углам, Разорвали акваренли наших встреч пополам. Но хоть где одному на красивой земле столько лет Мне без Вас жить не стоит. На осколочки печаль свою разбить, разлюбить, Не встречаться, постараться к Рождеству позабыть, Сколько было бы в жизни и встреч и подруг, но мой друг Мне без Вас жить не стоит.
ЕрмакЖил без дому. Сказывали, что казак Был он с Дону. Ловко было б, кабы так - Чуть приехал, Да в Сибирь прошел казак, Да по рекам. Ловко было б, кабы так - Льды растают, Да плыви по Иртышу До Китаю. Да попервости тут плыть, Что топиться,- Не поставлено столбов На водице. Где протока, где валун, Не узнаешь, Куличков береговых Не спытаешь. Как дорогу он нашел По Сибири? Как по рекам он прошел Посудите? Ты спроси у стариков - С высоты годов виднее. Сказывают старики Поскладнее, Сказывают старики Поскладнее. Было дело на реке, Да на Волге. Появился человек Ростом долгий, Да ватагу сколотил Из разутых, Да купцов, боярей бил - Шибко люто. Да за волю до седин Можно драться. Не пора ль тебе к своим Возвертаться - На Уральску сторону С лебедями, Да косить в полях траву С сыновьями. Лес проснулся ото сна, Стаял лед на Чусовой, Всякой птице, чуть весна, Хочется домой! Сказывали, что Ермак Жил без дому. Сказывали, что казак Был он с Дону. Ловко было б, кабы так Мало-мальски, - Только коренной Ермак, Наш, Уральский!
Женщина с планеты ЗемляУговаривая сам себя поспать. Повзрослеть за столько лет так и не смог, Я от прочих умудрился лишь отстать. Эта женщина земная не дает, Мне надежды никакой, но между тем, - Если рядом я - она всегда поет, А исчезну перестанет. А зачем? И лето кружит семена, Сомлевших в полдень тополей, И я все маюсь, упуская времена, И все скучаю по планете по своей. Покупаю снова астры у метро, Как землянин рядовой среди землян. И Она уж приготовила пирог, Из каких-то ягод с солнечных полян. Будем ужинать и пить поспевший квас, А когда попросит спеть, и я спою, - То заплачет, не сдержавшись, в сотый раз, Узнавая жизнь чужую и свою. А лето кружит семена, Сомлевших в полдень тополей, Уж я стараюсь привирать, Да вот беда, не получается пока повеселей. =&t; Все про водку, да холодную как снег, Про пельмени, про пустячный разговор. Да про то, что сорок зим здесь на земле, Чью-то жизнь по дням таскаю я как вор. Я в столовой все салфетки исчеркал, Про унылую, бескрайнюю езду. Я бы плюнул, я давно б уже устал, Да вернулся на далекую звезду. Но эта женщина, одна, Мне не велит, все дело в ней, - И бесконечно лето кружит семена, Сомлевших в полдень у дороги тополей.
Живут такие людиСкрипят в ночи под фотовспышки сварки, А дом наш, как и прочие, плывет по морю снов Сквозь строек новогодние подарки. А мне опять всю ночь не спать, Не зажигая света, Припасть к стеклу и вспоминать Шальное наше лето. Но скоро самолет мой, вдыхая холода, Взъерошит кудри туч аэродрому. Живут такие люди в далеких городах, Что я по ним скучаю, как по дому. Нас кухня пустит на постой, Уставших от безверий, Согреет клеткою грудной Настенной батареи. И в дымных разговорах, где незачем кричать, Мы сверим наши истины до точек. И утром нам не надо будет мчать в "Союзпечать", Где правда ждет нас штабелями строчек. Скупой прощальный ритуал Не оборвет нам песни. Как далеко б ни уезжал, Я буду с вами вместе.
За полярным кругомБелый-белый, И над тундрою метель мечется. Воздух пахнет стылым морем И серьёзным рыбным делом, И на верфях ледоколы лечатся. За Полярным кругом вдаль Мчатся сани, И озера, как хрусталь, все до дна. Здесь морошка, как коврами, Укрывает стылый камень И конечно, - между нами - холодно. За Полярным кругом крик Белых чаек, Красят в разный цвет дома в Мурманске. Цапли кранов не скучают, Корабли в порту встречают И с бакланами играют на песке. За Полярным кругом смерть В сорок первом Расплескала кровь на снег клевером. Не за ранги и медали Люди твёрже камня стали, Не отдали, не предали Севера. За Полярным кругом снег - Белый-белый, И над тундрою метель мечется. Воздух пахнет стылым морем И серьезным рыбным делом, И на верфях ледоколы лечатся.
Знак вопросаИ уж милиция на нас ярлык повесила - "Кинокомедии потешно-музыкальные". И вам смешно, а мне совсем не весело. Мне на работу наплевать - не по сердцу. И как очнёшься - снова бы забыться. Давно уж сердце никуда не просится, Но продолжает почему-то биться. А так, казалось, будто много весила Вся жизнь - она ведь только начиналась. И до чего же мне теперь невесело, И до чего же хочется сначала! Шагать сначала в первый класс по осени И тёплым вечером в войну играть за домом, И пробираться по озёрной просини С живым отцом, и приходить с уловом, И удивляться, в первый раз почувствовав, Всю зелень майскую не в книжке по ботанике, И окрыляться, словно правду всю сказав На выпускном, в беседке, в школьном садике. А в этой, в общем, чистой забегаловке Одни и те же, в синь, пустые лица. А с этим я уж пил не раз не помню где... Не помню где?! Да я же с ним учился! Ну, почему? Ведь столько все мы спорили. Ну, почему, о чём мечтал, ты зачеркнул? Ну, почему теперь так мало стоим мы? Ну, почему? Ну, почему?!? А мы с тобой документально-хроникальные И уж милиция на нас ярлык повесила - "Кинокомедии потешно-музыкальные". И вам смешно, а мне совсем не весело...
Из чёрной стереоколоночки...К вам запахом озёрной лилии, Как дым из пузырька без пробочки, Пусть долетит в размытых линиях Тот день купания и пения, Лугов июльское молчание, И светлячков ночное бдение, Не ожидающих прощания. А мне сидеть, скрипеть У окна пером гусиным, И вином не магазинным В прошлом веке душу греть, И печально наблюдать В белом облачном багете Ту, что лишь в другом столетье Предстоит ещё узнать. Не получили мы прощения За сны в вагоне окаянные. В ту ночь нам были откровения, Да толку что - мы были пьяные. А что на языке у пьяного, То на уме всегда у трезвого, Но трезвым я не помню дня того, Вот и спросить выходит не с кого. Остаётся лишь во снах В прошловечной жизни вместе Петь придуманные песни И по ним устроить так, Чтобы всё испить вдвоём, Что положено на свете, Никому притом, заметьте, Не наврав ни на пятак. Из чёрной стереоколоночки К вам запахом озёрной лилии, Как дым из пузырька без пробочки, Пусть долетит в размытых линиях Тот день...
Как здорово, что все мы здесь сегодня собралисьСтруна осколком эха пронзит тугую высь. Качнется купол неба - большой и звездноснежный. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! Как отблеск от заката, костер меж сосен пляшет. Ты что грустишь, бродяга? А, ну-ка, улыбнись! И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет: Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! И все же с боью в горле мы тех сегодня вспомним, Чьи имена, как раны, на сердце запеклись,- Мечтами их и песнями мы каждый вздох наполним. Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!
Какую ночь, увы, проспали мы сегодня! (муз. С.Манукяна)И сколько предстоит ещё нам потерять ночей! На улицах Москвы так тихо и спокойно, И никого, и только снег кружит у фонарей. Я знаю, что когда-то Ты проснёшься виновато И тихонько выйдешь погулять, И мы пойдём по Москве под этим снегом... Наряженный бульвар устанет плыть под нами, Где стоя спят троллейбусы, как белые слоны, Уснувшие дома окутаются снами, И никого, и только ночь, и снег, и только мы... Ты тихонько выйдешь погулять, И мы пойдём по Москве под этим снегом...
КандалакшаТакой же белизны, как кольская зима. По черному песку несется белым флагом, И тихо в пелене скрывается корма. Баркас, давно на берег списанный, лежит Вверх дном, лаская ребрами Ветров просоленные волосы, И сон про море видит Белое. "Пора!" - маяк зовет настойчиво, И в бухте так остаться хочется. Зачем же, пролетая, птица белая кричит, Что не вернусь. Уходит, поворчав, от мокрого причала Вдыхающий туман попутный сухогруз. И, не мигая, вслед блестят сырые скалы, И хочется кричать, что я еще вернусь. "Вернусь! Вернусь! Вернусь!" - дробятся по Хибинам Чуть слышные слова сквозь чаек голоса, И волны их несут, сутулясь, как дельфины, К фигуркам на песке - твоей, и, рядом, - пса. Баркас, давно на берег списанный, лежит Вверх дном, лаская ребрами Ветров просоленные волосы, И сон про море видит Белое. "Пора!" - маяк зовет настойчиво, И в бухте так остаться хочется. Зачем же, пролетая, птица белая кричит, Что не вернусь. Мне вспомнится в пути безлюдном неоднажды Причалов тишина, оглохшая в шторма, И ты, и добрый пес в промозглой Кандалакше, Такой же белизны, как кольская зима.
КиноВ черно-белых разрывах фугасных. И в большом кинозале эпохи темно, И что дальше покажут - не ясно. Разбивается луч о квадраты стекла Довоенного старого дома. И людская река меж домов потекла По аллеям к заводам и домнам. Просыхает асфальт, уменьшается тень, И девчонка торопится в школу. Довоенный трамвай, довоенный портфель - Все опять повторяется снова. Я в отцовских ботинках, в отцовских часах, Замирая, смотрю без прищура, Как в спокойных, прозрачных, тугих небесах Самолетик рисует фигуры... 20 лет, 30 лет, 40 лет... Рушит хроника стены театров. 20 лет, 30 лет, 40 лет... Нас кино возвращает обратно. Я не видел войны, Я смотрел только фильм, Но я сделаю все непременно, Чтобы весь этот мир оставался таким И не звался потом довоенным.
Когда проходят дни запоя...Мой друг причесан и побрит И о высоком говорит Уже не страстно, а спокойно, И даже как-то безразлично, Как будто все само собой. Он выражается прилично И к жизни тянется другой. Но вряд ли Печаль иссякнет, Как дождик и эскимо. Без дела В рубашке белой Он будет смотреть в окно. Поверх забытой толстой книги И сигареты без огня, Стеклянным взглядом будет двигать Пейзажи пасмурного дня. И, разглядев в безлюдье пляжа Двух сумасшедших в неглиже, Не улыбнется он и даже Не позавидует уже. Разбилось Все то, что снилось, На мелочь, но между тем Так рано Ждать от стоп-крана Решения всех проблем. И снова со свинцом во взгляде Покинет он хрущевский дом, Где алкаши в дворовой хляби И доктор выше этажом. И улетит в далекий город, Где жизнь по-прежнему течет, Где был он так любим и молод, И может, встретится еще С той нежной И безнадежной, Забытой и дорогой, И, может, Она не сможет Заметить, что он другой. И будет праздник, будут гости, Узоры будет вить листва, Ни у кого не будет злости На глупости правительства, А только легкая усталость От музыки и от вина И грусть, что мало так осталось, И остается пить до дна Ту осень, Что в лентах просек, Уж скоро начнет плясать, Как медом, Зеленкой с йодом, Залечивая леса.
Крепитесь люди, скоро лето!А прошло-то всего три недели, По озябшим прохожим, по лицам, По которым скучается мне. Возвращаться пора, как из плена, И гадать - с кем же первым напиться, По разводам метрополитена, По большой разноцветной руке. Там сейчас после Нового Года Тополя в заграничных гирляндах, И расщедрилась мама-природа Так, что снег бесконтрольно летит, И крещенские злятся метели, И такая стоит непогода, Что гаишники окоченели, И полгорода в пробках стоит. И кто-то пишет рукой согретой На замороженном троллейбусном стекле: "Крепитесь, люди, скоро лето!" И всем от этого становится теплей. И когда через несколько суток, Поборов и пространство, и время, Мы проткнём Шереметьевский сумрак И опустимся в море огней, Я по милой земле прошагаю, Потеряв свой последний рассудок, И конечно ещё прочитаю Эту надпись в сиреневой мгле, Что так любезно была прогрета На замороженном троллейбусном стекле: "Крепитесь, люди, скоро лето!" И мне в который раз покажется теплей. И душа, словно льдины, отчалит В дрейф по старым дворам и по кухням, К тем, с которыми в самом начале Мы не ждали, что тронется лёд, И на мелкие зайчики солнца Разобьются все наши печали, И с добрейшей улыбкой японца Круглолицее лето придёт. Когда на сердце покоя нету, Когда оно промозглым днём чего-то ждёт: "Крепитесь люди, скоро лето!" К нам наше лето обязательно придёт!
Лето - это маленькая жизньЯ вчера пошел за пивом - прямо обомлел. Целовал его слепой расплакавшийся дождь Извиняясь, что всю зиму гриппом проболел. Я стоял бы, любовался до скончанья дня, Вместе с нашим участковым молча под грибком, Но в пакетике прозрачном дырка у меня И все время утекает пиво из него. Я ушел в апреле, я нашел повод, Я замерз, укутываясь в твой холод. И пошел на улицу встречать лето, А лето - это маленькая жизнь. Лето - это маленькая жизнь порознь. Тихо подрастает на щеках поросль. Дом плывет по лету, а меня нету. Лето - это маленькая жизнь. Странно, мы все время были в городе одном, Ты все там же - в доме на последнем этаже, А я в различных точках, именующихся дном, Впрочем, если пить, то нету разницы уже. Я и не заметил, что конец мая, Что давно повесилась метель злая. Выпил с участковым, смотрю - лето, А лето - это маленькая жизнь. Лето - это маленькая жизнь порознь. Тихо подрастает на щеках поросль. Дом плывет по лету, а меня нету. Лето - это маленькая жизнь. И хотя в окне твоем ночует наша грусть, Я в мусоропровод бросил два своих ключа И к тебе я точно этим летом не вернусь. Я хожу в кино и в парк культуры по ночам. А ты вернулась с моря - я вчера видел, Словно прошлой жизни посмотрел видик. Видик про разлуку, про твое лето, Лето - это маленькая жизнь. Жизнь, в которой не было ни дня фальши. Вряд ли кто-то точно знает, что дальше. Только участковый мне кивнет молча... Лето - это маленькая жизнь.
МамаОна, казалось бы, решается легко: Одна в осеннем городе скучает мама И этот город расположен далеко. И мы сначала ничего не замечаем, И дни разлуки складываются в года, И обещаем написать и забываем, И наши мамы нас прощают, как всегда. А когда-то мальчик был обеспокоен, Если только мама покидала дом И, уткнувшись взглядом в пальмы на обоях, Ел горбушку хлеба с сахарным песком. И ждал, когда в подъезде ржавая пружина Скрипнет, возвращая ласку и покой, А у нее - работа и потом дружина, И под вечер с полной сумкою домой. Как две заботливые птицы, эти руки Нас успевали защитить и пожалеть, А мы смотрели с братом только на зарубки На косяке дверном, мечтая повзрослеть. И дождик летний капал, и земля парила, И, как в войну, мы продолжали в жизнь играть. И все, что раньше мама нам не говорила, Мы начинаем только-только понимать. Почему так много было кукурузы ? Почему в апреле запахи острей ? Почему зимою хочется арбуза ? А вообще-то было все, как у людей. И тот пьянящий запах новеньких сандалий, И в кульке за рубль десять карамель, В шариковой ручке - радостный Гагарин… Так ничто не может радовать теперь. Но раз в году хотя бы,кажется, так просто Вернуться к тихой радости родимых глаз, Но мы спешим к вершинам творческого роста И мамы понимают, не тревожат нас. И ждут, и врут немножечко соседям, Похлебывая тот же ягодный кисель, Что, может быть, на Новый год домой приедем, А нас несет опять за тридевять земель. Но, как с пластинки пыльной, Пляжный визг нам слышен, Память наша пленкой рвется, как в кино. И как же мы бессильны пирожками с вишней Возвратить ту радость детства своего.
Мой отецХоть и выпить считал - не грешно. Хорошо было с водкой. И с хлебом Не всегда было так хорошо. Тридцать лет профсоюзных событий, Ни прогулов, ни громких побед, Восемь грамот, привод в вытрезвитель И награда за выслугу лет. Люди будущего - на фронтонах ДК... Да задумчивый стих Окуджавы... И, как цены, волненья снижались тогда За прекрасное завтра державы. Очень рано отца хоронили... Очень много, казалось, ему Мы неправды тогда говорили, Да все думал - видней наверху. Верил Сталину, верил Хрущеву, Верил, верил, работал и пил... И быть может, пожил он еще бы, Если б он алкоголиком был. А с фронтона ДК, как и прежде, глядят Те слепые красивые лица, И все так же, как прежде, лет тридцать назад, - Радость - в гипсовых белых глазницах. Не сорваться бы, не закружиться, Да мозги бы свои не пропить, Да молитвы читать научиться, Чтоб отца и детей не забыть. Жизнь и боль - вот и все, что имею, Да от мыслей неверных лечусь. А вот правды сказать не умею, Но, даст Бог, я еще научусь.
На перроне разлукПахнет осенью и пирожками. Я на лавке сижу допоздна, Как жираф на холсте Пиросмани. Наблюдаю отход поездов, А потом - возвращенье, И ни год, ни число не имеют значенья, И ни год, ни число не имеют значенья. Я и город уже позабыл, И страну, и названье вокзала, Я сто раз про себя повторил Все, что ты так легко мне сказала. И сижу в перемене светил По гудкам, как по знаку, Будто кто приучил, словно Павлов собаку, Будто кто приучил, словно Павлов собаку. Желто-красное это кино Сентябрем разукрашеной скуки Я закончил смотреть бы давно, Да ушел не спеша руки в брюки. Только мелочь одна здесь важна Для меня очень сильно : Ты приехать должна к окончанию фильма, Ты приехать должна лишь к окончанию фильма.
На торговой площадиНа Торговой площади в шестнадцатом году. И гуляла ярмарка от церкви до извоза, Хоть падали замершие вороны на лету. Попрошайки щурились - ах, как бы не обидели, Шарили карманники, и дрались мужики. И монашка тоненько просила для обители, И в кружку ей железную стучали медяки. А в кабаке оркестр играл сквозь дым и пустословия И веселились господа из высшего сословия. Зазывала в магазин вывеска с баранкою, И стоял на улице Уфимской на углу Старичонка в зипуне с обшарпанной шарманкою, И каждому прохожему предсказывал судьбу. На шарманке судьбы все - записочки в карманчиках, Да калека у стены - нога всего одна. И смотрели вместо глаз на старого шарманщика, Сивухой затуманенных кровавых два пятна. А в кабаке оркестр играл сквозь дым и сквернословия И веселились господа из высшего сословия. Ты, старик, припомни день, Белая рубашка. По торговой площади я с барышней гулял. И победу скорую сулил нам Николашка, И ты, хрычевка старая, мне счастья загадал. А теперь лицо мое, как окорок заветренный, - Нам германец на окоп все газы распылял. И на счастье от судьбы достались мне заветные Два новых, будь вы прокляты, кленовых костыля. А в кабаке все, как тогда - и дым, и пустословия, И веселятся господа из высшего сословия. А в кабаке все, как тогда - и дым, и пустословия, И веселятся господа из высшего сословия.
Не надо сердиться, дружок...У нас по другому не будет. Напрасно играет пастух И окрестности будит. Уже не проснуться чуть свет, Уже не бродить по безлюдью. Не надо сердиться, мой свет, У нас по другому не будет. Мне спится теперь поутру, Прошла моя блажь в одночасье, А ты все стоишь на ветру И бродишь по скверу в ненастье. Пусть каждый из нас одинок, Мы всё постепенно забудем. Не надо сердиться, дружок, У нас по другому не будет. И кто мне всегда говорил, Что хочет счастливой мне доли, И случай меня поселил В большом и ухоженном доме. И скатерть на круглом столе И завтрак, и ужин - все вместе. И можешь представить себе, Что дети поют твои песни...
Непраздничные вещиА он, по сути, ничего не сказал - Спел про то, как по весне с крыши капали Наши грёзы, пробудившись от сна. Он, как будто, и не пел, а скрипел, как лес, Растревоженный пургой небольшой, Он ни с жалостью ко мне, ни с хулой не лез, А беседовал, как будто, с собой. Он шьёт из светлой грусти непраздничные вещи, Какие-то простые, невзрачные на вид, А кажется, что горлом тоска вот-вот захлещет, И зал зарукоплещет, и сердце заболит. И, действительно, потом всё вздыхается, Вспоминается опять, что живой, И вот тут-то человек напивается И не хочет возвращаться домой. Он печаль свою, как йод, всем на раны льёт И настойчиво зовёт на вокзал, Но, конечно же, под утро домой идёт И всё шепчет: "Как он верно сказал!" Он шьёт из светлой грусти непраздничные вещи, В таких ни на парады нельзя, ни на балы, И вы не запоёте в толпе такие песни, А только промолчите и будете правы. Я попался на его заклинания Раза три, но воротился живой, И хочу предупредить вас заранее - Он обманет вас любою ценой. Уж пусть из светлой грусти непраздничные вещи Он шьёт для непутёвых таких же чудаков, А нас, пускай, отпустит на зрелища полегче Без этих сложных песен и беспокойных снов.
Ни на что мне этот город не сменятьЗагрустить успели коридоры школьные И на улицах на утренних покой Да напитки продают безалкогольные. А к полудню в небесах повиснет ком Мокрых туч и не судите строго, полноте! По челябинским по лужам босиком Я пройдусь, как по своей огромной комнате. А как захочется в пустынную зарю, В глухомань от милых дел большого вороха, На перилах посижу и покурю На трамвайной остановке в центре города. Город я люблю за память и за суть, За пропахший сталью воздух, а не ладаном И за то, что на проспекте где-нибудь Я могу вдруг повстречать тебя негаданно. В лёгком платье летнем, светло-голубом, В тонких пальцах с необычно красной розою, Рядом мы, как незнакомые пойдём И окрасятся дома смущённо розовым. Будет ночь над сонным городом стоять И стекать с политой площади вода. Ни на что мне этот город не сменять, Даже если есть получше города...
Ну, как я уедуКто-то вернулся, кто-то продался - Все убеждают: "Ехать пора давно". Наше молчание необъяснимо, Пахнет отчаянье водкой и дымом. Надо бы ехать, это же ясно, но... Но как я уеду, если до лета двадцать дней, Если растаял на Патриарших лед, вежей землею ночи пропахли, и все сильней Шепчут деревья: "Ждите, и все пройдет". Пишут из Хайфы и из Парижа, Сроки подходят ближе и ближе, Только разлука - штука не так проста. Даже завидно, если другие И не слыхали о ностальгии, Пусть повезет им так и прожить до ста. А я возвращаюсь снова и снова в город свой Пыльные стекла к празднику протирать. Это же ясно, что мы идиоты, но с тоской Лучше в "Рулетку русскую" не играть. После промозглой матовой стыни Нам без талонов летней теплыни, Как ветеранам, выдаст поблекший май. И никуда нам больше не деться, Кроме как выжить и отогреться На удивление всем, кто сказал: "Прощай". Не разозлиться нам, не сорваться, не сбежать. Не сочинить, что заново все начнем. Мы научились долгими зимами только ждать, И остаемся снова, и снова ждем.
ОстровХудеть перестал на стене отрывной календарь. Гриппозной зимой проморозило землю насквозь. И кажется, что не закончится этот январь. Но тронется лед межпланетный и в снежной пыли Земля повернется к светилу другой стороной. И вновь на возвышенность Среднюю русской земли Слетятся озябшие люди сквозь дождик слепой. Мой кострами согретый остров, Неси нас морем пустых скитаний И пусть туман обнимает остов, Торчащий остро былых мечтаний. Наполнится воздух озоном самарской грозы, Ветра раскачают люцерну в полях и полынь. И запахи все возвратятся, и прошлого дым Насквозь пропитает июльскую эту теплынь. Мой кострами согретый остров, Неси нас морем пустых скитаний И пусть туман обнимает остов, Торчащий остро былых мечтаний. Но сумерки тают и тучи вплывают в рассвет, И тихо вздыхает, нахмурившись рябью, река, И завтрашний день проступает, а нас уже нет И только висит над поляной туман, а пока... Мой кострами согретый остров, Неси нас морем пустых скитаний И пусть туман обнимает остов, Торчащий остро былых мечтаний.
Оттолкнётся от перрона наш вагон, как мокрый плот...Наш вагон, как мокрый плот, И под свет звезды зелёной В тёмной сини поплывёт. И под свет звезды зелёной В тёмной сини поплывёт. Ритм колёса в стиле диско Набирают не спеша. Мы в купе сидим так близко - Не поймёшь где чья душа. Спать не хочется, хоть поздно - Век бы ехать вместе, петь, А к стеклу прильнули звёзды - Звёздам радостно смотреть. Но случается, как птица Ты поймаешь чей-то взгляд И увидишь сквозь ресницы То, о чём не говорят. И взлетел вагон с тобой бы, Но в порядке тормоза. И уже совсем спокойны И печальны те глаза. Мы порой не слышим сами, Как обманываем вслух, Только иногда глазами Говорим по существу. А вагон опять смущённо Полустанок оттолкнёт И под свет звезды зелёной В тёмной сини поплывёт.
Первый снегВетки клёна облепивший И жилища превративший В корабли осенних рек. Чёрно-белое кино Из оконного экрана Ежегодно, но нежданно Начинается оно. Расскажи мне о себе - Я тебя совсем не знаю И, пускай не уставая, За окошком валит снег. Расскажи мне о себе, О дневных своих заботах, Расскажи, какой он, тот, кто Должен быть в твоей судьбе. Я попробую понять, Я побуду им недолго, Хоть и мало в этом толку - Мне так скоро уезжать. Снова будний самолет Заскользит, как с горки сани, Пусть хоть кухня вместе с нами В зиму медленно плывёт. Расскажи мне что-нибудь Про забытое смешное, Про цветное, голубое, А про белое забудь. Расскажи мне, расскажи Обо всём, что отболело - Это всё потонет в белом, Всё зима запорошит.
Песня для старшей дочериБудет блекнуть большая луна, Будешь ты у костра любоваться огнем, Не невеста еще, не жена. И себя еще будет нисколько не жаль, Да и рано о чем-то жалеть, И еще не коснулась земная печаль Этих худеньких девичьих плеч. Будет падать на ели обильным дождем Невесомый, густой звездопад, Будешь ты горячо говорить ни о чем, Невпопад, невпопад, невпопад. Сквозь открытую в поле стеклянную дверь Забредет васильковый рассвет. Будет жутко от радости и от потерь, И смешным будет чей-то совет. Будет так, как захочет упрямо душа, И молвы осужденья и стыд, И захочется в город далекий сбежать И спалить все листы и мосты. По загару плеча будет локон стекать В пляске бликов слепого дождя, Будут ходики с ним в ритме пульса стучать И молчать, когда он без тебя. А потом будут падать на крышу снега, И пурга колыбельную петь. Будут в окна заглядывать снег и беда, Будут санки по снегу скрипеть. Станут речи мудрей, а улыбка скупа, И слабей новогодний дурман. Будет девушку сын твой домой провожать Сквозь неоновых улиц туман. Будешь ждать, будешь долго в окошко смотреть И уже не уснуть до утра, А над лесом немым будет спутник лететь, Будет кто-то сидеть у костра. А над лесом немым будет спутник лететь...
Печали каменного поясаОплошка вышла, да зазря Мы потопили плот с железом, А на железе соболя. Кого винить? Да вроде некого. Кого казнить? Самих себя. А коль бежать, так вроде некуда - Кругом Демидова земля. И без того не лучше каторги Житье у нас, хоть волком вой. А тут до смерти биты катами Да и отправлены в забой. Не на урок - на веки-вечные. Прощайте птахи да гроза. Мы цепью с тачками повенчаны, Видать лишь зубы да глаза. Ой, люли-люли-люшеньки, Пропали наши душеньки. Да кабы только мы сердечные, Уж сколь загублено - не счесть. И вот прорвались беды вешние Да норовят плотину снесть. Пошла беда хлестать по колесу, В Каштыме-городе мортиры льют. Вразнос по Каменному поясу Пошел лихой работный люд. В Челябе звон, гудит толпа, Бьют благовест колокола, Под барабан, под вой рожков Въезжает Сам Иван Грязнов. А кто таков, да чей такой? Да самозванец он и вор, Да он холоп демидовской Пустился на обман, утек да прятался в листве, Лизал рубцы, душой черствел, Да в пугачевском воинстве Он ноне атаман. Уж он посажен в кресла царские, Чинит властям крутой допрос. С народом все добром да ласками - Ну а с боярами всерьез. Дурманит головы свобода, Вершится справедливый суд, Да жаль укрылся воевода - Качал бы брюхом на ветру. В Челябе звон, гудит толпа, Бьют благовест колокола. Под барабан, под вой рожков Справляет суд Иван Грязнов. А кто таков, да чей такой? Да долго ль по миру гулял? Монашка старая с клюкой Гадает за ручьем, Гадает, да не ведает, Что уж Емельку предали. Кружит в степи над бедами, Ждет крови воронье. А как накружатся поганые Да чрево подлые набьют, Снега укроют пятна алые, Да токмо память не сотрут. Ох, сколько нам терпенья дадено, Да много ль времечка пройдет? - Поднимет Русь с дубьем, с рогатиной За правду лыковый народ. Ой, люли-люли-люшеньки, Не стерпят наши душеньки.
Письмо из Африки (муз. К.Тарасова)Где сливово-черные зулусы, Я тебя, конечно, опечалил, Но какие я купил здесь бусы. А еще изящных два браслета Из камней дешевых, но красивых, Ну и шляпу для тебя, на лето, Со шнурком, какую ты просила. Не скучай, не скучай, И в окно не гляди часами, Ведь февраль - он короткий самый, Ну а в марте меня встречай. Желтый рай февральской бирюзою Слепит наше северное зренье. Жаль, что всех цветов не взять с собою Для тебя с причудливых деревьев. Жаль, нельзя набрать в ладони ветер И каскад, сползающий змеею, Но, быть может, я срисую вечер С ярко-красной вспаханной землею. Не скучай, не скучай, И в окно не гляди часами, Ведь февраль - он короткий самый, Ну а в марте меня встречай. По слезам прирученных мустангов Я недавно только догадался, Что тебе ни бусы и ни манго Не нужны, и лучше б я остался. Там, в Москве, сейчас наверно слякоть Или снега снова навалило. И не скучно, если шить да стряпать, Ну куда ж ты столько наварила. Ведь никто сегодня не заглянет, Спит наследник и портфель уложен. Ты на март не сетуй - он нагрянет, Но приход скорейший невозможен. Не скучай, не скучай, И в окно не гляди часами, Ведь февраль - он короткий самый, Ну а в марте меня встречай.
По будним дням ложится спать она довольно рано...Со всей прилежной Францией встает она чуть свет. И остается только тень в полосочку от рамы И запах кофе, а ее уж нет. А я гуляю допоздна, черкаясь на заборе, И прихожу лишь в пятый сон сквозь тикающий мрак. И мы лежим в парче песков пустынных возле моря, Где наяву не встретимся никак. И очень жаль, что суета дневная лентой узкой До темноты и эабытья разъединяет нас. Ведь только здесь мне так легко свободно по-французски Болтать и есть черешню из Прованс. И наблюдать, как блекнет синь и как морские птицы Клюют разбившихся минут рассыпавшийся звон. И ждать, когда перелистнет последнюю страницу Последний день. И будет только сон.
Подойди к окошку летнему...Дождик просит тихо спеть ему. Ты не пой ему с грустиночкой, Не расстраивай его. Он шумит ручьями мутными С мальчуганами разутыми. Улыбнись ему, как будто бы Не случилось ничего. Подойди к окну осеннему - У деревьев вид рассеянный, Плачет сквер листвой горящею, Плачут днями месяца. В птичьем крике боль щемящая, Плачет осень уходящая, Только то, что настоящее, Будет с нами до конца. А время крутит старую шарманку И сыпется листва календаря На всё было зря или не зря, Как капли в переполненную склянку. Подойди к окошку зимнему, Посмотри: по небу синему Битым зеркалом разбросана Наша светлая печаль. В вальсе снег с печалью кружится, В наших окнах свет не тушится, А надежда, если рушится, То такую и не жаль. Распахни окно весеннее, Правда, это не спасение. Ветви вербы в талых капельках Трогает печально клён. Всё ещё не раз изменится, Сквер опять в листву оденется. Если с той же силой верится, Значит, мы ещё живём. А время крутит старую шарманку И сыпется листва календаря На всё было зря или не зря, Как капли в переполненную склянку.
Посвящение советским солдатам, павшим в АфганистанеОн был замучен под Кабулом, Он был уверен перед дулом, Что это не сойдёт им с рук. Посёлок был наутро взят. Пустыню смерть перепахала, Но друга моего не стало, Лишь с фотографий добрый взгляд. Войны как будто бы и нет, Но друга нет и это странно, Что есть седые ветераны, Которым лишь по двадцать лет. Дождь гонит горожан под клён... У нас в кино на семь билеты. Какое пасмурное лето... Ну, почему не я, а он?! Войны как будто бы и нет, Но друга нет и это странно, Что есть седые ветераны, Которым лишь по двадцать лет. И я, как прежде мог бы жить, Сорить беспечно месяцами, Играть влюблёнными сердцами Да и в работе не спешить. Но только совесть чуть вздремнула, Я остро вспоминаю вдруг: Ко мне во сне приходит друг - Он был замучен под Кабулом... Войны как будто бы и нет, Но друга нет и это странно, Что есть седые ветераны, Которым лишь по двадцать лет.
Почтовый чиновник чужое письмо откроет и станет читать...Откроет и станет читать, Пока не заплачет. И радости чьи-то расстроят его, И долго не будет он спать И думать иначе. Иначе, чем думал все эти года, Когда ничего для себя, А все лишь Отчизне. И надо же - это случилось тогда, Когда так немного осталось от жизни. От почты дом в пяти шагах - Ему бы жить себе и жить. Откуда взялся этот страх, Что все не так могло бы быть? Сто должен быть какой-то свет От встреч прекрасных и потерь? Летит листва, а их все нет... Все нет... И будут ли теперь? А может, не стоило трогать письма И тихо скончаться, как жил, Чиновником смирным? И быть погребенным почетно весьма За то, что исправно служил Не шельмой трактирным? Но вдруг ему вздумалось, что далеко, В неведомом городе N, его ожидают. А с места сорваться совсем нелегко Зимой, когда лужи под утро не тают. И все же к ночи он домой Не воротился и пропал. Он проклял дом и город свой, И в город N не приезжал. Указом видного лица На дверь повешен был замок, И на пол в доме без жильца Упал от фикуса листок... А может, не стоило трогать письма И тихо скончаться, как жил, Чиновником смирным?
ПраздникЛюди милые, но незнакомые. Я им пел, чтобы дом их согреть, Свои старые песни и новые. Только песни-то стали не те - По-другому поется и дышится. Мы в разлуке уже столько лет, Не болит ничего и не пишется. Хоть бы раз суета нас свела - Пусть больными, плешивыми. Ах, какая бы встреча была! Если б все были живы мы. А с чего бы казалось хандрить? Ты такой же почти, и гитара та, И хозяйка какая смотри... Ну чего же еще тебе надо-то? А я слышал гитара врала, И слова были лживыми... А какая бы встреча была, Если б все были живы мы. Я ушел, чтобы весел был дом, Хоть шептала хозяйка: "Обидемся!" Почему мы так глупо живем?! Почему мы так долго не видимся?!
Провинциальная историяУтром робко раздвинет сирень, Акварелью восхода в цвет крови Соловьиную выкрасит трель. От решетки свежо щеке, Сыро в тесном подвальчике. Мрак за плечи обнял, как брат, Между прутьев небес - квадрат. Город взят белочехами (власть пока что с прорехами). Окна смотрят растерянно - Снова воля растреляна. Казачье разудалое Самогон жрет подвалами, Да бормочет "Вечерний звон" Покалеченный грамофон. В тишь полночного шепота Дверь распахнута хохотом, Коренастенький есаул Перегаром свечу задул. А в палисадниках сирень, бледнея, осыпается, И ставни наглухо в домах закрыты до утра. От ног босых и от подков никто не просыпается, И спят, запутавшись в ветвях, весенние ветра. Звонко цокают лошади По булыжнику площади, И шалеющий шашек свист Радугой на ветру повис. Синь лампасов, как карусель. Рубят молча, со зла в кисель. И найдут - вижу как во сне - Утром здесь лишь мое пенсне. И так всегда - всё те же здесь Бродяги и патриции, И путь на волю лишь один, И страсть у всех одна, И кровь такая же везде В столице и в провинции, - Идет в золе, по всей земле, Гражданская война.
ПрогнозШумел здесь праздник ещё вчера. И разбирают помост на доски, Где лишь недавно стоял театр. Здесь лицедеи народ дурили, На принца Гамлет был не похож. А люди слёзы и вправду лили, Отдав на входе последний грош. Ветер, ветер, ветер, ветер,ветер, Носит эхо прежнего "Ура!" Вышел дворник и, вздохнув, заметил, Почесав заплешину:"Пора". Простые люди они как дети, Но знают твёрдо во все века - Какой бы ни был прогноз и ветер, Бросать работу никак нельзя. Но входит в моду ругать погоду, Ходить за правдой куда ни лень. На перекрёстках полно народу, А между прочим - рабочий день. Голос обаятельный отметил В миллионах радиосистем: "По прогнозу ветер, ветер, ветер, Ветер - и пока без перемен..."
ПрохожийОн остановился, закурил, да пропустил, Да на небо посмотрел: "Снегу-то..." Падает размеренно, не скорбя, Отчего ж тебе так неможется? У нее другая жизнь и у тебя, У тебя, даст бог, тоже сложится. Помнишь, ты у шурина брал велосипед, Уезжал на озеро дальнее. Там остались ваши отражения в воде, Их еще хранит гладь зеркальная. Осень началась тогда в августе, Зелень желтой грустью наполнилась. На всю жизнь из давней той радости Хватит вам того, что запомнилось. Вот и запускай на память тот видеоклип, Да крути себе сколько надо лет, И в пустой квартире пой, покуда не охрип, Да в окно гляди, как снег падает. Падает размеренно, не скорбя. Отчего ж тебе так не можется? У нее другая жизнь и у тебя, У тебя, даст бог, тоже сложится.
Рассветная прелюдияПрелюдия, прелюдия, прелюдия, Дождем сопровождается. Рождается, рождается, рождается Холодное безлюдие Никем не нарушается. Висит листва продрогшая И тихо осыпается, И тихо осыпается, и тихо осыпается. И город просыпается, Но кажется, что спит. Шарфом тепло закутаюсь, Закутаюсь, закутаюсь, закутаюсь И выйду в ночь уставшую, Уставшую, уставшую, уставшую И в ветках нот запутаюсь, Шурша листвой опавшею. Замрет дымок над крышею И над дорогой нашею, И над дорогой нашею, И над дорогой нашею, А над звездой упавшею Повиснет лед реки. И солнца шар покатится, Покатится, покатится, покатится И светом дом заполнится, Заполнится, заполнится, заполнится. И сумерки попятятся, И кончится бессоница, И сны мои под пятницу, Конечно же, исполнятся, Конечно же, исполнятся, Конечно же, исполнятся, Вот только жаль не вспомнится Мне музыка никак.
РомансСорвется с ветки яблоко и стукнется легко, Как лодка деревянная в причал сырой ночи, А сердце окаянное смолчи... Но вы к окошку подойдете, и окажется, - Совсем не яблоко катилось по траве. Что в этот раз все наяву и вам не кажется Все то, что вы давно придумали себе. Единственный в галактике желанный поздний гость Стоит в саду под яблоней, и плащ его, и трость. И снова повторяется тот спор, случайный спор, 0 чем - не помню до сих пор. Но все казалось вам и скучным, и медлительным, И вы сбежали мимо мглы осенних вод. Ах, как свободны были вы и восхитительны, И очень жаль, что это знали. Ну и вот... На лед со стуком падают унылы и робки Листки, как опустевшие от спичек, коробки. Как бабочки засохшие, бессильные уже Придать восторженность душе. И вы к окошку подойдете и окажется. Что это яблоко катилось по траве. А вам покажется, в который раз покажется Все то, что вы давно придумали себе.
С добрым утром, любимаяОтдает весна бензином, Дремлет сладко замороченный народ. И редеет мгла над трассой, На которой белой краской Написал какой-то местный идиот: "С добрым утром, любимая!" - Крупными буквами, "С добрым утром, любимая!" - Не жалея белил. И горит нелюдимая Надпись, огни маня, И с Луны различимая, И с окрестных светил. Ночь растает без остатка И останется загадкой, Кто писал, и будут спорить соловьи, Им прекрасно видно с ветки, Что нарушена разметка, И так жалко, что расстроится ГАИ. С добрым утром, любимая, Милая ты моя, Эта строчка красивая Смотрит в окна твои. Может строчка счастливая, Мартом хранимая, Будет вам как в пути маяк, Пусть потерпит ГАИ.
Самая любимая песняЯ шептал тебя во сне, я с тобой вставал, Я за красками ходил в желтую аллею И в морозы на стекле звуки рисовал. Просинь отражалась в зеркале оконном, Выцветал от ожиданья лес. Осень свой обряд вершила по законам, Не суля событий и чудес. А той ночью я бродил по пустому городу, Собирая паузы, да осколки дня, А ветра до петухов всё играли с вороном, Да случайно с листьями принесли тебя. Помнишь, плыли на пододеяльник листья запахами будущей пурги. Помнишь, я читал тебе их, словно письма, По прожилкам лиственной руки. Есть начало и конец у любой истории. Нас несет в фантазии завтрашнего дня. Снятся мне по-прежнему светлые мелодии, Только не встречается лучше, чем твоя.
Санкт-ПетербургПринимающий бездомных так легко, Не способен обогреть своих детей Потому, что расположен высоко. Высоко над отоплением земным, Над покорностью других периферий, Он к себе суров и к жителям своим, Он не злой, но так уставший от мессий. И уставший, но не ставший ни жлобом, Ни искателем виновыных и врага, Ни девчонкою, торгующей теплом, Он глотает ядовитые снега. И разбитыми ладонями плотин Упирается в бушующий залив, Но как лики монументов и картин Он по-прежнему спокоен и красив. И уж если ты в туман его густой Окунешься среди ржавых кораблей Ты отравлен будешь песнею морской И виденьями качающихся рей, "Крузенштерна" льдом поросший такелаж Станет грезиться в простых сосульках с крыш, И однаждый этот город ты предашь И в другой далекий город убежишь. И совьется из дорог бескрайних сеть, Ты запутаешься как плохой рыбак В океанах, проститутках и тоске И поймешь, какой ты все-таки дурак. Оглянувшись ты увидишь, как блестит Петербурга шпиль высокий сквозь года И, конечно же, он примет и простит И ты больше не уедешь никуда.
СахалинКак коряга на воде брошенный, Пасынок юродивый, остров Сахалин, - Изразец большой страны, бурями скошенный. Я все думал, что город, что область не та,- Все спешил на восток, на восток. А и здесь на краю тоже нет ни черта - Вот и белка тебе и свисток. Кости перемытые - белые стволы - Догнивают на песке сирые. Накрывайте скатертью белые столы Да давайте помянем гордый лес, милые. Ветер в бухте всю ночь бурелом полоскал Да раскладывал на берегу. Мне б поверить опять, мне б кричать, что смогу, Да солгу - Не могу, не могу! Пей, да балагурь мужик, подливай в стакан - Я все переслушаю, так и быть. Только вот про веру-то помолчи пока, Как бы не сорваться мне, как бы мне не завыть. Обожраться икоркой, обозвать жизнь игрой, Гвоздик в душу забить, да загнуть. Все забыть - не могу! Всех простить - не могу! Не могу! Не могу! Не могу! Братья мои младшие, вам бы все плясать, Братья мои старшие, вам бы пить. Как же перебитых мы станем воскрешать? Возвращать назад домой всех кого вышибли? Через пыльные стекла убогих витрин Я не разгляжу, хоть и пьян: Непонятно, куда-то летят журавли - Океан впереди, океан! Пой, уж лучше пой - придет пора забыть. Пой, уж лучше пой! Уж лучше пой, чем выть. Ветер в бухте всю ночь бурелом полоскал Да раскладывал на берегу. Мне б поверить опять, мне б кричать, что смогу, Да солгу - Не могу! Не могу! Не могу!
Светлое прошлоеИ половицы пути не успев отсчитать, И настоящее время, с лицом перекошенным, Плакать не станет на пристани и причитать. Наш пароходик отходит в светлое прошлое, В лето с рубашками в клетку, в наивность речей, В песни забытые, и в ожиданье хорошего, В шелест плащей из болоньи и прочих вещей. В прошедшее, знакомое Туда, где февраль и прозрачен и свеж. Там в сумерках окно мое От радости светится и от надежд. Там в сумерках окно мое От радости светится и от надежд. Нас не пугают давно никакие метели, Но и не греет огней разноцветная слизь... Ну, созвонились, как водится, ну, посидели. Кто-то напился, и заполночь все разошлись. Наш пароходик отходит в светлое прошлое. Но без волнений отходит и без труда. Не потому, что так хочется нам невозможного, Просто не хочется больше оже никуда. Ни из окна, где свет погас, Ни в скит, ни в страну, где получше живут, В обратный путь, туда где нас По-прежнему помнят, жалеют и ждут. Пахнут короткие дни, словно яблоки зимние. Странно, что и карвалол пахнет также почти. Ах, пароходик, хоть на день, прошу, отвези меня, Ну, отвези хоть на вечер - за труд не сочти.
Сестра милосердияНам не видно в окно полисад, А в палате стерильные, белые, Стены розовым красит закат, Но леченье идет без усердия, А зачем? Мне осталось дня три. Погоди- ка Сестра Милосердия, Посмотри на меня, посмотри. Посмотри на меня некрасивого (Я и раньше-то был некрасив), Посмотори, я прошу тебя, милая. Что ж ты плачешь, губу прикусив? На Ордынке, у церкви в безветрие Нам болтать бы с тобой до зари. Ах, Катюша, Сестра Милосердия, Посмотри на меня, посмотри. Вот и все. Вот и больше не надо. Скоро ангелы в путь протрубят. Эту в свете вечернем ограду, Этот теплый июль и тебя Позабыть не успею до смерти я, Ведь и впрямь мне осталось дня три. Ради бога, Сестра Милосердия, Не смотри на меня, не смотри. Не смотри, когда утром остывшего Мужики меня вниз понесут. Попроси за меня у всевышнего Не затягивать Божеский суд. И когда окажусь в земной тверди я, И наполнится карканьем высь - В этой церкви, Сестра Милосердия, Помолись за меня, помолись...
Слушай, давай уедемСнова город Челябинск Мой родственник и дурак, Сизый, смогом одетый, Спит и видит, что где-то Всё было бы всё не так. Где-то же тёплый климат Без затяжной зимы. Разве бы не смогли мы Жить там?! Так что же мы? Как катера из меди Портимся на мели. Слушай, давай уедем К морю на край земли. Врут, что ветры жестоки Там, на Дальнем Востоке. Нет, ветер здесь мил и пьян. Чушь болтают на пляже, Но под утро покажут Нам дремлющий океан. Где над водой не тает Облако - белый кит И между звёзд катает Всех, кто ещё не спит. И как на нитках в небе Сонные корабли. Слушай, давай уедем К морю на край земли. Нет, мой друг, опоздали, Вряд ли дальние дали Нам будут милей, чем дом. Если даже уедешь, Вряд ли что-то изменишь Там, в прошлом своём потом. Вот и свистит позёмка Стылую трель свою И у окна в потёмках Я до утра стою. И с каждым днём дороже Рейсы на Сахалин, Но мы поедем всё же К морю на край земли...
Солнечное затмениеЯ дрожал, как отлетающие души. Запишите меня в список негодяев, Если он теперь еще кому-то нужен. Запишите, запишите меня в список, Только вряд ли это что-нибудь изменит... Никакая боль не будет мне сюрпризом, Ведь за столько лет мы превратились в тени. И за столько лет мы живы почему-то... Как же так, что разобраться не приспело? Это ж сколько люди видели салютов?! Ну, конечно же, ни одного расстрела. За Уралом с лозунгами рьяными Пятилетка шла, как полагается, А мы вдупель напивались пьяными, Чтоб не сомневаться и не каяться. А в то лето было жарко, воздух каменный. Днем мне матери их снились, было муторно. А всю ночь, чтоб заглушались вопли в камерах, Во дворе мотором харкала полуторка. Мы топили в страхах заповедь Христову, Было тошно, было жутко, было гадко, Но за Родину, вождей внимая слову, Мы душили сумасшедшие догадки. Но за Родину, за Родину, Душили сумасшедшие догадки. А мальчики коптили стекла на костре, Чтоб смотреть на солнце в затмение. колько было радости в той поре ! колько было лет еще до прозрения ! Сколько раз потом из оттепели в оттепель Красных флагов отсыревшею материей Накрывали после драки их, и вот теперь Снова оттепель - а я не верю ей. Снова оттепель, и снова верь - а не верю ей. По приказу мы стреляли и, стреляя, Я дрожал, как отлетающие души. Запишите меня в список негодяев, Если он теперь еще кому-то нужен.
СонИ проснуться рано-рано И под волчий вой бурана Свой порог перешагнуть. И пойти в снегу по пояс На вокзал, на первый поезд, Часовой нарушить пояс И друг другу нас вернуть. Будет ночь, как гулкий зал, Месяц в карнавальной маске, Как в старинной страшной сказке, Что мне ветер рассказал. Но согласно расписанью За окном мелькают зданья, И финалом ожиданья Приближается вокзал. Я прийду, не позвонив, И не ты мне дверь откроешь, Но уже не успокоишь Взволновавшийся мотив. Ты войдешь обыкновенно, Удивишься откровенно И посмотришь, совершенно Ничего не проронив. А восход не потушить - Горизонт уже распорот, В эту ночь огромный город Вьюга весь запорошит. Как два облака по небу, Будет нас носить по снегу, А наутро я уеду, И как прежде будем жить.
СоседкаДочка спит, торшер горит, - Радость на лице. По стеклу скребутся ветки, В рюмочки коньяк налит - Со свиданьицем. Вроде бы откуда Новая посуда? - Но соседка этим гостем дорожит: То поправит скатерть, То вздохнет некстати, То смутится, что не острые ножи. Он - мужчина разведенный, И она - разведена. Что тут говорить... Правит нами век казенный, И не их это вина - Некого винить. Тот был - первый - гордым, Правильным был, твердым, - Ну да Бог ему судья, да был бы жив. Сквер листву меняет, Дочка подрастает... И пустяк, что не наточены ножи. Пахнет наволочка снегом, Где-то капает вода, Плащ в углу висит. На проспект спустились небо И зеленая звезда Позднего такси. Далеко до Сходни, Не уйти сегодня, - Он бы мог совсем остаться да и жить. Все не так досадно, Может, жили б складно... Ах, дались мне эти чертовы ножи! Ах, как спится утром зимним! На ветру фонарь скулит - Желтая дыра. Фонарю приснились ливни - Вот теперь он и не спит, Все скрипит: Пора, пора... Свет сольется в щелку, Дверь тихонько щелкнет, Лифт послушно отсчитает этажи... Снег под утро ляжет, И не плохо даже То, что в доме не наточены ножи.
ТаганайЯ уйду, когда все еще спят. Но штормовка, пропавшая, выдаст меня И рюкзак со стены будет снят. Это значит - меня бесполезно искать, Занедужил я, лекарь мой - путь. Будет ветер мою шевелюру трепать И толкать, как товарища в грудь. Как янтарными струнами в пьесе дождя, Ветер, мачтами сосен играй! Пусть в походную юность уносит меня Таганай, Таганай. На вагонном стекле - непогожий рассвет Чертит мокрую диагональ, Среди туч настроения проблесков нет, И на стыках стучит магистраль. Словно в сердце стучит, как стучало тогда, Когда мы убегали вдвоем. А быть может, в соседнем вагоне одна Ты любуешься этим дождем. Как янтарными струнами в пьесе дождя, Ветер, мачтами сосен играй! Пусть в походную юность уносит меня Таганай, Таганай. Разгоняйся, мой поезд, пусть дождики льют, Ну, какой же я к черту, старик. Это станции взять нам разбег не дают, И к стеклу желтый листик приник. Как янтарными струнами в пьесе дождя, Ветер, мачтами сосен играй! Пусть в походную юность уносит меня Таганай, Таганай.
ТелеграммаИ думает: вот и зима, Темно за окном, но дворник скребком Настойчиво будит дома. Такая картина в другом, В чужом государстве с утра, А в нашем отечестве что-то не то С надеждой и верой пока. И только с любовью у нас В большой непутевой стране Всегда хорошо и этот запас Уже отразился на мне. Лишь только задую свечу В окне заскучавшем ночном, - Тотчас получу по солнца лучу От Вас телеграмму с цветком.
ТелефонНастойчиво гулкими SOS! SOS! Разбрасывая по чужой Квартире короткий вопрос. Куда ты уехал? Куда? От комнаты этой пустой. К которой ведут провода Нежней паутинки простой. И ни забытого зонта, ни сувенира, Навроде теток с коромыслами из Гжели, Ни фотографии вдвоем и над квартирой Летает эхо: Неужели? Неужели? Ах, неужели на заправленной постели Уже ни разу ничего им не приснится Скрипят качели во дворе, ах, неужели, Как будто на зиму оставшиеся птицы. Звенит телефон в синеву, За окна, где в небе тоска, Стоит, натянув тетиву, И хочет вот-вот отпускать. И заскользит стрела, отправленная метко, И разобьет стекло с каракулями стужи, И потечет тоска в наш дом с холодным ветром, И я озябну, ощутив, что я не нужен. Но это потом, а пока Звенит телефон за стеной, И кажется, что никогда Ничто не случится со мной. А там, в квартире незнакомой, кто-то плакал, Не подходя упрямо, не включая света, И, наподобие вопросительного знака, Спина тряслась, как будто веточка под ветром. А я не слышал, я был рядом и не слышал, Гудки кружились, как листвою засыпая, Следы того, кто в синеву куда-то вышел, И это все, что я запомнил, засыпая.
ФрагментИ с печальным вздохом тихо дверь закроется, Вянет ночь, сирень ее становится прозрачною И среди чужих твое теряется лицо. Мелочью стучится дождь в стекло, бегут кусты, На холсте окна пейзаж размыт и взгляд застыл. И скользят артерии рябин по холоду Сквозь немую ярмарку сорвавшейся листвы. Тихо листопад закружит сад, И уже не повернуть назад, Канет осень в снег, как в соболя, Венчаная женщина. Поплывет из серой тишины Пеной на пожарище травы, Запорошит отраженьем рек Снег. Все забыть, смотреть в глаза и больше не спешить. И за этот миг совсем недолгий жизнь прожить, Шаг шагнуть в дверной проем, и перестать дышать, И не думать ни о чем, смотреть сквозь снег и ждать. Тихо листопад закружит сад, И уже не повернуть назад, Канет осень в снег, как в соболя, Венчаная женщина. Поплывет из серой тишины Пеной на пожарище травы, Запорошит отраженьем рек Снег.
ФранцуженкаТечет за горизонт. Семнадцатый квартал. Париж. Чуть вздрагивает зонт. И женщина французская, Серьезна и мила, Спешит сквозь утро тусклое, Должно быть, проспала. И тем, кто встретится ей улочкой узкою, Не догадаться - здесь у всех свои дела - Она хоть бывшая, но подданная русская, Она такая же москвичка, как была. У бывшей русской подданной В квартире кавардак, А значит что- то и в душе Наверняка не так, Но не легки ее слова, И пусть неважно спит, Но от "столичной" голова Наутро не болит. И вспоминая сон про дворики арбатские, Она как в реку погружается в дела, И, несмотря на настроение дурацкое, Она такая же москвичка, как была. Каштаны негры продают У площади Конкорт, Бредет сквозь лампочек салют Бесснежный Новый год. И парижане, о своем Задумавшись, спешат, И Рождество опять вдвоем С подружкою из США. Напомнит праздичный Париж вино французское, А ей пригрезится Москва белым-бела. Она пьет водку, так как подданная русская, Она такая же москвичка, как была. Она хоть бывшая, но подданная русская, Она такая же москвичка, как была.
ХудожникТо черного от дождика, то стылого и белого, Среди домов, казенных слов, и незнакомых встречных лиц, И снежных нитей проводов, и мокрых крашенных ресниц. И каждый день в тролейбусе, в бреду волнений прожитых, Разгадываю ребусы на стеклах замороженных. На стеклах и на памяти из правды и из чьей-то лжи, И на душевной Замяти, и на холсте с названьем "Жизнь". Как трудно быть художником, не спать в ненастье за стеной, А плыть под шепот дождика над черной жуткой глубиной, Запомнить, как шумит гроза, и даже капли пережить - И ведь нельзя закрыть глаза и вдруг художником не быть.
Что ж ты, осень, натворила, ласково да шёпотом?...Ласково да шепотом? Мне такие говорила пьяные слова, Листья на асфальт стелила Красные да желтые. Флейта ночью тихо плакала. От костров у горожан кружилась голова. От костров кружилась голова. Что ж ты, осень, натворила, Под дождем раздетая Танцевала, ветер злила, Словно без ума. Подпевать ты мне любила, Когда пел про лето я. Флейта ночью тихо плакала. А на утро стала осень лютой, как зима. Стала осень лютой, как зима. На стерильном на снегу Гроздь рябины стылая, Как от дроби на боку У пурги прострел. Отвязаться не могу Я от мысли, милая, Флейта знала, чем все кончится, Да я ее спросить об этом толком не успел. Да и я спросить об этом не успел.
Чужая войнаПо три раза в году, поди, покос, А у нас из окна - лишь пустырь, да в снегу полынь, Да морозы стоят, что на двор не покажешь нос. На другой стороне Земли зимой, Как в июле у нас, в России, цветут луга, И казалось бы - взять, уехать, да, бог с тобой, Затоскуешь, запьёшь и за год сойдёшь с ума. Это только мальчикам города Тобольска Снятся путешествия в дальние края, И былые доблести Ермакова войска Примеряют мальчики ночью на себя. На дворе - лишь начало века, четвёртый год, И в своём государстве покоя давно уж нет, А нас опять на край света другим помогать несёт, И кто совсем пропадает там, кто на много лет. А на Цейлоне-острове пленные матросы Из тягучих сумерек горький пьют настой. Снится им смородина, печки да откосы, И до помешательства хочется домой. А дорога обратная суток не меньше ста, А вода в океане солёная, как рассол, И тобольская церковь без них, словно без креста, Заунывно бьёт колокол, как кулаком о стол. А на Цейлоне-острове или на Майорке Русскому с татарином никогда не жить. Родина есть родина - лапти да махорка, Так скроила матушка, и не перешить! Родина есть родина - лапти да махорка, Так скроила матушка, и не перешить!
ШарлевильНа родине Рэмбо С провинциальною тоской Вползает под ребро Печаль коричневой реки, Унылые цвета И маята бесснежных зим В том доме у моста. В том доме свет еще дрожит И далека беда, Но утром мальчик убежит Из дому навсегда, А Жак-сосед погладит дочь Шершавою рукой, Ну как он сможет ей помочь Вернуть его домой?! Зеленой меди едкий след Как времени слеза. Она все ждет, а друга нет, И немы образа. И облаков чернильных гон Цепляется за шпиль, Плывет, как дым, охрипший звон, Спит город Шарлевиль. В чужом краю ночной порой На родине Рэмбо С провинциальною тоской Вползает под ребро Печаль коричневой реки, Унылые цвета И маята бесснежных зим В том доме у моста.
Я надену свитер, связанный тобой...И поеду в Питер поездом-стрелой, И на парапете лягу замерев, Будто бы окаменевший лев. Смотреть на медленно народ гуляющий Сквозь день не тающий - вот весь мой план, Как джинн, немедленно всё выполняющий, Рассеет в воздухе меня туман. Чтоб не ожидали где-нибудь меня Ни к какому сроку никакого дня, Напишу записку, что во сне приду, Но не укажу в каком году. И вместе с птицами залива Финского Усядусь в облаке я на небе, Листать страницами восхода мглистого, Парить над городом, махать тебе. А не опускаться ниже облаков, Чтоб не отвлекаться от недолгих снов Про какой-то новый беззаботный стиль Жизни повседневной и про штиль. Полжизни в поиске, полжизни в воздухе, А всё, что пишется, всё - набело... Сказать по совести, нуждаюсь в отдыхе, Но нет возможности - дела, дела...
Я приду к тебе один, и с утра...Ты расскажешь мне всю жизнь, каждый день, Всю подряд, от самых горьких утрат И до самых пустяковых потерь. И весь день я буду видеть тебя, И молчать, и снова долго смотреть, Чтобы профиль твой на фоне дождя Невозможно было кем-то стереть. Ближе к вечеру пойдет разговор О высоком, и о том, что грешно. Но прольется вдруг вишневый ликер, Все испачкает, и будет смешно. "У ворованной любви цвета нет" - Как красиво я соврал, вот дурак. Ведь давно ни для кого не секрет, Что на самом деле это не так. Над подъездом половинка луны Усмехается разбитым стеклом. Скоро я к тебе приду, только ты, Ты пока еще не знаешь о том. Я приду к тебе один, и с утра, - Ты расскажешь мне всю жизнь, каждый день.
Я сбежалВпрочем, кто меня держал? Пусть кому- то хорошо, плохо ли. По карнизам дождь стучал, Ветер кроны лип качал, И они в догонку мне охали. И когда водосточных хорал Стих в молчании как на погосте, Провожал меня сонный вокзал К моему одиночеству в гости. Одиночество живет на заброшенном лугу, Летом сорная трава колется, В стужу хлопьями хандра Крылья веток гнет в дугу И волчится на луну молится. Я наслушался песен дождя В светомузыке молний и грома, Я ночами сидел без огня И купался в молчании дома. Отражает взглядом мгла В острых шпилях купола - Не поранится б о них веками. Возвращаться не хочу, Как бы память не гнала, Не стекала по щекам реками. Лишь ночами, когда город слеп, Я по мокрым кварталам кочую, Где бездомные, вмерзшие в снег, Вдоль дороги машины ночуют.
Я совсем не знаю, мамаГде враги, друзья. Возле вас мне быть бы надо, Да нельзя, нельзя. Натерпелись, наревелись С государем злым Да двуглавые слетели Со стены орлы. И Расея закипела: Каждый волен, прав, Каждый - дело и без дела - Свой наружу нрав. Паренёчка под наганом Попытать разутого. Гонят в степь до атамана Хлопца дутого. И на шее, на гайтане У тех хлопцев крест. Вроде и душа не камень, Да вселился бес. Я совсем не знаю, мама, Где враги, друзья. Возле вас мне быть бы надо, Да нельзя, нельзя. Офицеры эполеты Сбросят без чинов. Рвутся в поезд, будто в Лету Средь мешочников. И плывут сестрицы наши В Лондон да в Париж, Но от Родины сбежавши, От себя сбежишь? К сроку в город подоспели Блюхера полки. Алым вздохом заалели На домах флаги. И горят как самовары Лица бедноты И не гаркнет, как бывало, Барин басом злым. Вы простите меня, мама, Там мои друзья. Возле вас мне быть бы надо, Да нельзя, нельзя...
|
Close Window
