- Значит, Джим, -
сказал доктор, - то, что они искали, находится здесь, у тебя?
- Вот оно, - сказал я и протянул ему завернутый в клеенку пакет.
Доктор осмотрел пакет со всех сторон. По-видимому, ему не терпелось вскрыть его.
Но он пересилил себя и спокойно положил пакет в карман.
- Сквайр, - сказал он, - когда Данс выпьет пива, ему придется вернуться к своим
служебным обязанностям. А Джим Хокинс будет ночевать у меня. Если позволите, я
попрошу сейчас подать ему холодного паштета на ужин.
- Еще бы, сделайте милость, Ливси! - отозвался сквайр. - Хокинс сегодня заслужил
кое-что и побольше.
Передо мной на одном из маленьких столиков поставили большую порцию голубиного
паштета. Я был голоден как волк, и поужинал с большим удовольствием. А тем временем
Данс, выслушав немало новых похвал, удалился.
- Ну, сквайр, - сказал доктор.
- Ну, доктор, - сказал сквайр.
- В одно слово! - засмеялся доктор Ливси. - Надеюсь, вы слышали об этом Флинте?
- Слыхал ли я о Флинте?! - воскликнул сквайр. - Вы спрашиваете, слыхал ли я о
Флинте? Это был самый кровожадный пират из всех, какие когда-либо плавали по морю.
Черная Борода перед Флинтом младенец. Испанцы так боялись его, что, признаюсь
вам, сэр, я порой гордился, что он англичанин. Однажды возле Тринидада я видел
вдали верхушки его парусов, но наш капитан струсил и тотчас же повернул обратно,
сэр, в Порт-оф-Спейн.
- Я слышал о нем здесь, в Англии, - сказал доктор. - Но вот вопрос: были ли у
него деньги?
- Деньги! - вскричал сквайр. - Разве вы не слыхали, что рассказывал Данс? Чего
могли искать эти злодеи, если не денег? Что им нужно, кроме денег? Ради чего,
кроме денег, они стали бы рисковать своей шкурой?
- Мы скоро узнаем, ради чего они рисковали шкурой, - ответил доктор. - Вы так
горячитесь, что не даете мне слова сказать. Вот что я хотел бы выяснить: предположим,
здесь, у меня в кармане, находится ключ, с помощью которого можно узнать, где
Флинт спрятал свои сокровища. Велики ли эти сокровища?
- Велики ли, сэр! - закричал сквайр. - Так слушайте! Если только действительно
в наших руках находится ключ, о котором вы говорите, я немедленно в бристольских
доках снаряжаю подходящее судно, беру с собой вас и Хокинса и еду добывать это
сокровище, хотя бы нам пришлось искать его целый год!
- Отлично, - сказал доктор. - В таком случае, если Джим согласен, давайте вскроем
пакет.
И он положил пакет перед собой на стол.
Пакет был крепко зашит нитками. Доктор достал свой ящик с инструментами и разрезал
нитки хирургическими ножницами. В пакете оказались две вещи: тетрадь и запечатанный
конверт.
- Прежде всего посмотрим тетрадь, - предложил доктор.
Он ласково подозвал меня к себе, и я встал из-за стола, за которым ужинал, чтобы
принять участие в раскрытии тайны. Доктор начал перелистывать тетрадь. Сквайр
и я с любопытством смотрели через его плечо.
На первой странице тетради были нацарапаны всевозможные каракули. Было похоже,
что их выводили от нечего делать или для пробы пера. Между прочим, здесь была
и та надпись, которую капитан вытатуировал у себя на руке: "Да сбудутся мечты
Билли Бонса", и другие в том же роде, например: "Мистер У.Бонс, штурман", "Довольно
рому", "У Палм-Ки он получил все, что ему причиталось". Были и другие надписи,
совсем непонятные, состоявшие большей частью из одного слова. Меня очень заинтересовало,
кто был тот, который получил, "что ему причиталось", и что именно ему причиталось.
Быть может, удар ножом в спину?
- Ну, из этой страницы не много выжмешь, - сказал доктор Ливси.
Десять или двенадцать следующих страниц были полны странных бухгалтерских записей.
На одном конце строки стояла дата, а на другом - денежный итог, как и обычно в
бухгалтерских книгах. Но вместо всяких объяснений в промежутке стояло только различное
число крестиков. Двенадцатым июня 1745 года, например, была помечена сумма в семьдесят
фунтов стерлингов, но все объяснения, откуда она взялась, заменяли собой шесть
крестиков. Изредка, впрочем, добавлялось название местности, например: "Против
Каракаса", или просто помечались широта и долгота, например: "62 17 20, 19 2 40".
Записи велись в течение почти двадцати лет. Заприходованные суммы становились
все крупнее. И в самом конце, после пяти или шести ошибочных, зачеркнутых подсчетов,
был подведен итог, и внизу подписано: "Доля Бонса".
- Я ничего не могу понять, - сказал доктор Ливси.
- Все ясно, как день! - воскликнул сквайр. - Перед нами приходная книга этого
гнусного пса. Крестиками заменяются названия потопленных кораблей и ограбленных
городов. Цифры обозначают долю этого душегуба в общей добыче. Там, где он боялся
неточности, он вставлял некоторые пояснения. "Против Каракаса", например. Это
значит, что против Каракаса было ограблено какое-то несчастное судно. Бедные моряки,
плывшие на нем, давно уже гниют среди кораллов.
- Правильно! - сказал доктор. - Вот что значит быть путешественником! Правильно!
И доля его росла, по мере того как он повышался в чине.
Ничего больше в этой тетради не было, кроме названий некоторых местностей, записанных
на чистых листах, и таблицы для перевода английских, испанских и французских денег
в ходячую монету.
- Бережливый человек! - воскликнул доктор. - Его не обсчитаешь.
- А теперь, - сказал сквайр, - посмотрим, что здесь.
Конверт был запечатан в нескольких местах. Печатью служил наперсток, который я
нашел у капитана в кармане. Доктор осторожно сломал печати, и на стол выпала карта
какого-то острова, с широтой и долготой, с обозначением глубин моря возле берегов,
с названием холмов, заливов и мысов. Вообще здесь было все, что может понадобиться,
чтобы без всякого риска подойти к неведомому острову и бросить якорь.
Остров имел девять миль в длину и пять в ширину. Он напоминал жирного дракона,
ставшего на дыбы. Мы заметили две гавани, хорошо укрытые от бурь, и холм посередине,
названный "Подзорная Труба".
На карте было много добавлений, сделанных позже. Резче всего бросались в глаза
три крестика, сделанных красными чернилами, - два в северной части острова и один
в юго-западной. Возле этого последнего крестика теми же красными чернилами мелким,
четким почерком, совсем не похожим на каракули капитана, было написано:
"Главная часть сокровищ здесь".
На оборотной стороне карты были пояснения, написанные тем же почерком. Вот они:
"Высокое дерево
на плече Подзорной Трубы, направление к С. от С.-С.-В.
Остров Скелета В.-Ю.-В. и на В.
Десять футов.
Слитки серебра в северной яме. Отыщешь ее на склоне восточной горки, в десяти
саженях к югу от черной скалы, если стать к ней лицом.
Оружие найти легко в песчаном холме на С. оконечности Северного мыса, держать
на В. и на четверть румба к С.
Д.Ф."
И все. Эти записи
показались мне совсем непонятными. Но, несмотря на свою краткость, они привели
сквайра и доктора Ливси в восторг.
- Ливси, - сказал сквайр, - вы должны немедленно бросить вашу жалкую практику.
Завтра я еду в Бристоль. Через три недели... нет, через две недели... нет, через
десять дней у нас будет лучшее судно, сэр, и самая отборная команда во всей
Англии. Хокинс поедет юнгой... Из тебя выйдет прекрасный юнга, Хокинс... Вы,
Ливси, - судовой врач. Я - адмирал. Мы возьмем с собой Редрута, Джойса и Хантера.
Попутный ветер быстро домчит нас до острова. Отыскать там сокровища не составит
никакого труда. У нас будет столько монет, что нам хватит на еду, мы сможем
купаться в них, швырять их рикошетом в воду...
- Трелони, - сказал доктор, - я еду с вами. Ручаюсь, что мы с Джимом оправдаем
ваше доверие. Но есть один, на которого я боюсь положиться.
- Кто он? - воскликнул сквайр. - Назовите этого пса, сэр!
- Вы, - ответил доктор, - потому что вы не умеете держать язык за зубами. Не
мы одни знаем об этих бумагах. Разбойники, которые сегодня вечером разгромили
трактир, - как видите, отчаянно смелый народ, а те разбойники, которые оставались
на судне, - и, кроме них, смею сказать, есть и еще где-нибудь поблизости - сделают,
конечно, все возможное, чтобы завладеть сокровищами. Мы нигде не должны показываться
поодиночке, пока не отчалим от берега. Я останусь здесь вместе с Джимом до отъезда.
Вы берите Джойса и Хантера и отправляйтесь с ними в Бристоль. И, самое главное,
мы никому не должны говорить ни слова о нашей находке.
- Ливси, - ответил сквайр, - вы всегда правы. Я буду нем как могила.
Глава 26. Израель Хендс
- Погляди, - сказал
Хендс, - вон хорошее местечко, чтобы причалить к берегу. Чистый, гладкий песок,
никогда никаких волн, кругом лес, цветы цветут на том корабле, как в саду.
- А шхуна не застрянет на мели, если мы причалим к берегу? - спросил я.
- С мели ее нетрудно будет снять, - ответил он. - Во время отлива протяни канат
на тот берег, оберни его вокруг одной из тех больших сосен, конец тащи сюда назад
и намотай на шпиль. Потом жди прилива. Когда будет прилив, прикажи всей команде
разом ухватиться за канат и тянуть. И шхуна сама сойдет с мели, как молодая красавица.
А теперь, сынок, не зевай. Правее немного... так... прямо... правей... чуть-чуть
левей... прямо... прямо!..
Он отдавал приказания, которые я торопливо и четко исполнял. Внезапно он крикнул:
- Правь к ветру, друг сердечный!
Я изо всей силы налег на руль. "Испаньола" круто повернулась и стремительно подошла
к берегу, заросшему низким лесом.
Я был так увлечен всеми этими маневрами, что совсем позабыл о своем намерении
внимательно следить за боцманом. Меня интересовало только одно: когда шхуна днищем
коснется песка. Я забыл, какая мне угрожает опасность, и, перегнувшись через правый
фальшборт, смотрел, как под носом пенится вода. И пропал бы я без всякой борьбы,
если бы внезапное беспокойство не заставило меня обернуться. Быть может, я услышал
шорох или краем глаза заметил движущуюся тень, быть может, во мне проснулся какой-то
инстинкт, вроде кошачьего, но, обернувшись, я увидел Хендса. Он был уже совсем
недалеко от меня, с кинжалом в правой руке.
Наши взгляды встретились, и мы оба громко закричали. Я закричал от ужаса. Он,
как разъяренный бык, заревел от ярости и кинулся вперед, на меня. Я отскочил к
носу и выпустил из рук румпель, который сразу выпрямился. Этот румпель спас мне
жизнь: он ударил Хендса в грудь, и Хендс упал.
Прежде чем Хендс успел встать на ноги, я выскочил из того угла, в который он меня
загнал. Теперь в моем распоряжении была вся палуба, и я мог увертываться от него
сколько угодно. Перед грот-мачтой я остановился, вынул из кармана пистолет, прицелился
и нажал собачку. Хендс шел прямо на меня. Курок щелкнул, но выстрела не последовало.
Оказалось, что порох на затравке подмочен. Я проклял себя за свою небрежность.
Почему я не перезарядил свое оружие? Ведь времени у меня было достаточно! Тогда
я не стоял бы безоружный, как овца перед мясником.
Несмотря на свою рану, Хендс двигался удивительно быстро. Седоватые волосы упали
на его красное от бешенства и усилий лицо. У меня не было времени доставать свой
второй пистолет. Кроме того, я был уверен, что и тот подмочен, как этот. Одно
было ясно: мне надо не прямо отступать, а увертываться от Хендса, а то он загонит
меня на нос, как недавно загнал на корму. Если это удастся ему, все девять или
десять вершков окровавленного кинжала вонзятся в мое тело. Я обхватил руками грот-мачту,
которая была достаточно толста, и ждал, напрягая каждый мускул.
Увидев, что я собираюсь увертываться, Хендс остановился. Несколько секунд он притворялся,
что сейчас кинется на меня то справа, то слева. И я чуть-чуть поворачивался то
влево, то вправо. Борьба была похожа на игру, в которую я столько раз играл дома
среди скал близ бухты Черного Холма. Но, конечно, во время игры у меня сердце
никогда не стучало так дико. И все же легче было играть в эту игру мальчишке,
чем старому моряку с глубокой раной в бедре. Я несколько осмелел и стал даже раздумывать,
чем кончится наша игра. "Конечно, - думал я, - я могу продержаться долго, но рано
или поздно он все же прикончит меня..."
Пока мы стояли друг против друга, "Испаньола" внезапно врезалась в песок. От толчка
она сильно накренилась на левый бок. Палуба встала под углом в сорок пять градусов,
через желоба хлынул поток воды, образовав на палубе возле фальшборта широкую лужу.
Мы оба потеряли равновесие и покатились, почти обнявшись, прямо к желобам. Мертвец
в красном колпаке, с раскинутыми, как прежде, руками, тяжело покатился туда же.
Я с такой силой ударился головой о ногу боцмана, что зубы у меня лязгнули. Но,
несмотря на ушиб, мне первому удалось вскочить - на Хендса навалился мертвец.
Внезапный крен корабля сделал дальнейшую беготню по палубе невозможной. Нужно
изобрести другой способ спасения, изобрести, не теряя ни секунды, потому что мой
враг сейчас кинется на меня. Ванты бизань-мачты висели у меня над головой. Я уцепился
за них, полез вверх и ни разу не перевел дыхания, пока не уселся на салинге.
Моя стремительность спасла меня: подо мной, на расстоянии полуфута от моих ног,
блеснул кинжал. Раздосадованный неудачей, Израэль Хендс смотрел на меня снизу
с широко открытым от изумления ртом.
Я получил небольшую передышку. Не теряя времени, я вновь зарядил пистолет. Затем
для большей верности я перезарядил и второй пистолет.
Хендс наблюдал за мной с бессильной злостью. Он начал понимать, что положение
его значительно ухудшилось. После некоторого размышления он с трудом ухватился
за ванты и, держа кинжал в зубах, медленно пополз вверх, с громкими стонами волоча
за собой раненую ногу. Я успел перезарядить оба пистолета, прежде чем он продвинулся
на треть отделявшего нас расстояния. И тогда, держа по пистолету в руке, я заговорил
с ним.
- Еще один шаг, мистер Хендс, - сказал я, - и я вышибу ваши мозги! Мертвые, как
вам известно, не кусаются, - прибавил я усмехаясь.
Он сразу остановился. По лицу его я заметил, что он что-то обдумывает. Но думал
он так тяжело и так медленно, что я, радуясь своей безопасности, громко расхохотался.
Наконец, несколько раз проглотив слюну, он заговорил. На лице его по-прежнему
было выражение полнейшей растерянности. Он вынул изо рта мешающий ему говорить
нож, но с места не двинулся.
- Джим, - сказал он, - мы оба натворили много лишнего, и ты и я. И нам нужно заключить
перемирие. Я бы прикончил тебя, если бы не этот толчок. Но мне никогда не везет,
никогда! Делать нечего, мне, старому моряку, придется уступить тебе, корабельному
юнге.
Я упивался его словами и радостно посмеивался, надувшись, словно петух, взлетевший
на забор, но вдруг он взмахнул правой рукой. Что-то просвистело в воздухе, как
стрела. Я почувствовал удар и резкую боль. Плечо мое было пригвождено к мачте.
От ужасной боли и от неожиданности - не знаю, обдуманно ли или бессознательно,
- я нажал оба курка. Мои пистолеты выстрелили и выпали у меня из рук. Но они упали
не одни: с приглушенным криком боцман выпустил ванты и вниз головой полетел прямо
в воду.